в лицо.
На него смотрели, полные немой ярости, абсолютно прозрачные, зеленые глаза. «Какие все-таки красивые они у нее!» — поймал себя на мысли пчеловод, и ему стало безумно жаль ее. Одинокую, порождающую только боль и страдания, живущую без обычного женского и материнского счастья. И он неосознанно, простил ее за то, что она такая.
«Просто в детстве, — думал он. — Наверняка, что-то случилось. Что-то по-настоящему плохое. И оно изменило всю ее жизнь, и посеяло зло в ее душе. И если удалось бы ЭТО удалить… то я уверен, она бы изменилась», — он продолжал смотреть ей в глаза, стоя на расстоянии вытянутой руки от нее, и от той боли что он чувствовал за нее, из глаз его потекли слезы. Она же просто сжигала его своей ненавистью, она представляла, как он будет корчиться, перед смертью, как будет молить пощадить его, помочь вылечиться. Они стояли и смотрели в глаза друг друга, а в небе над ними собиралась огромная гудящая туча. Она росла до какого-то определенного то ли размера, то ли состояния. И в момент достижения его, просто упала вниз. Бимен ничего не видел, из-за серой пелены заслонившей все, ничего кроме ярких ведьминых глаз. Его больно жалило каждое ее проклятье, сыпавшиеся с ее губ неиссякаемым потоком, слезы текли по его щекам. Он чувствовал как гибнут его маленькие помощники, когда пытались приблизиться к Ален. Но он также чувствовал что они подлетают все ближе, и ближе. И вот первая пчелка коснулась ее кожи. Почернев мгновенно, она упала в траву, рядом с тысячей таких же. Вот уже три повторили ее подвиг, потом десять, потом пятьдесят. А потом они накрыли ее всю. Подлетая, и касаясь, пчелы забирали зло, поселившееся в душе маленькой девочки, погибая при этом. Мгновенно умирая, они падали вниз, но их место тут же занимали другие, которые также погибали, очищая черную душу своими маленькими светлыми жизнями.
Пчеловод продолжал смотреть, превозмогая нестерпимую душевную и физическую боль от ее проклятий, вперемежку с болью от потери каждой из пчелок. Не видя ничего кроме ее глаз, он понимал, что что-то происходит, от того, что ее взгляд начинал меняться. Теперь это уже был просто взгляд усталого человека. А когда силы ее оставили, и она опустила глаза, то просто упала на колени и заплакала. Сквозь слезы были слышны слова о том, как она любила Ри, и как ей тяжело без нее. Закрыв лицо руками, она согнулась втрое, уперев руки в живот, а лицо, спрятав в ладонях. А пчелы, которые все еще кружились возле нее, больше не умирали.
Бимен понял, что душа Ален очистилась от скверны, и присев рядом с ней на колено, помог ей подняться, поддерживая за локоть. Она продолжала всхлипывать, ему в плечо успокаиваясь, затем отстранилась, и посмотрела ему в глаза.
На него смотрели обычные, выгоревшие на солнце, серо-зеленые глаза женщины, повидавшей жизнь, потерявшей недавно лучшую подругу, и поэтому очень уставшие. Она нагнулась, отряхнула колени, и не сказав ни слова, повернулась и пошла к другой скамейке. Сев на которую, стала не переставая вытирать мокрые глаза, и шумно сморкаться. Бимен не стал смущать Ален своим присутствием, а засунув руки в карман, пошел к ближайшему кафе, чтобы подкрепиться чем-нибудь вкусненьким.
***
На следующий день, в этом же парке, его ждали трое. Максимильен, гордо катал инвалидную коляску, Бартеломью, который, весело размахивал руками, как ветряная мельница, и что-то рассказывал, и Аля, сидевшая в царском троне на колесиках. Ноги, ее были укрыты теплым клетчатым пледом.
Глядя на них, Бимен увидел совсем еще юных душой людей, безумно любящих друг друга. И хотя выглядели они совсем по-взрослому, сердца их были, как много лет назад, такими же молодыми.
Он твердо решил не рассказывать никому о вчерашнем происшествии, чтобы не напоминать им о неприятных моментах их жизни. Теперь и он стал хранителем какой-то из тайн, связанной с этой троицей.
Первым его появление было замечено стариной Барти, который подскочил к пчеловоду как горный козел, и запинаясь и захлебываясь от восторга, поведал о том, что Аля, кстати, вот она, в кресле, после долгих лет комы проснулась, словно просто спала.
Собравшиеся подкатили коляску к ближней скамейке, на которой сами же и расположились, и весело продолжили рассказывать разные истории, случавшиеся с ними, пока их знакомая спала богатырским сном. Она восторженно смотрела то на одного, то на другого, без конца стреляя черными глазками, и можно сказать, словно светилась изнутри от наполнявшего ее счастья.
Бимен прервал повествование Бартеломью на полуслове, спросив:
— Так вы мне все-таки расскажите, зачем занимаетесь кошкопинательством?
— Тебе повезло парень! — начал свое повествование, хитро прищуренный старик. — Я сегодня в приподнятом настроении, и чудном расположении духа. Дело в том, что во многих мифологиях и религиях говориться о том, что у кошки девять жизней. И если разделить среднюю продолжительность жизни этого животного на девять, получается, что в среднем, она проживает каждую из них, примерно года за полтора, — старик сделал паузу и посмотрел на своих сверстников. Те держась за животы, смеялись, согнувшись при этом пополам.
Профессор кошачьих дел сурово посмотрел на них, и махнул рукой, давая понять, что с ними все ясно, они все равно не поймут и не оценят его великое изобретение, делающее неоценимый вклад в жизнь всего человечества. И продолжил:
— Так вот, я считаю, что если пнуть кота, перед этим напугав его хорошенько, то та жизнь, которая покинет его тело в момент испуга, достанется вам. Таким образом я продлил себе жизнь примерно на тридцать с небольшим лет. Прошу обратить внимание на то, что я старался не отбирать жизнь у одного и того же животного дважды, дабы не доводить его до летального исхода.
— Если тебя послушать, Барти, — вмешался Максимильен. — То, прожив свои восемьдесят, ты на протяжении следующих тридцати лет будешь мяукать, и гадить в песок.
Все дружно рассмеялись, а Бартеломью, сделав обиженный вид, сложил руки на груди, и отвернулся.
— Ну как с ними разговаривать? Я им предлагаю эликсир вечной жизни, а они смеются надо мной.
— Эликсир кошачьей жизни! — хором поправили его все присутствующие, и громко засмеялись.
